«Однажды, когда я был еще босоногим мальчишкой, Судьба привела меня к огромному, как мне тогда казалось, инструменту. Это был черный, лакированный, с длинным хвостом рояль. За инструментом сидел небольшого роста человек в очках и перебирал на нем отдельные звуки, которые мне предстояло повторять голосом. Позже я уже сам подошел к роялю, и почемуто из всех, случайно нащупанных клавишей, пальцы остановились на трех белых. Эти клавиши, как токи, заряжали мою детскую душу. Это был до-мажорный аккорд, чистый, светлый и бесконечный. Десятки лет я искал новые клавиши, новые звуки, пытался подключиться к все больше и больше тянет к тому, до-мажорному аккорду, что случайно зазвучал для меня когда-то, и таинство которого я не распознал и вряд ли распознаю до конца и сегодня».
Еще совсем маленьким он очень хотел быть замеченным. То смастерит саночки с рулевым управлением, то велосипед из ржавых обручей, то патефон из крышки от кастрюли и резонатора из картона, склеенного смолой плачущего за домом дерева вишни. А то и мандолину из старого маленького решета с натянутыми струнами-проводами, извлеченными из полевого телефонного кабеля. В войну в солдатских окопах чего только не оставалось! А однажды посчастливилось играть на такой мандолине даже на свадьбе. В голодные военные годы его первым гонораром за музыку был ужин за свадебным столом.
Женя был единственным сыном у родителей, в котором и мать, и отец души не чаяли. Даже когда он поджег стог соломы перед домом в разгар лета, чтобы полюбоваться огнем, родители не наказали его. Только отец сказал, что закопает его здесь за такие дела. В ответ мальчик спросил: «А подушку положите?».

ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЕЗДАМ
Он вошел в музыку не от беккеровского рояля с пожелтевшими от фамильного пользования клавишами, бесконечных родительских стояний над душой, гамм, стерших детские пальчики до нежных розовых мозолей. Не было портретов великих в рамках и повторения их имен с пеленок. Музыка прорвалась сквозь трудное детство, войну, раннее сиротство и страшную бедность. После окончания семилетки он был зачислен в музы-кальное училище. Но приехать на учебу вместе со всеми, жене) было не суждено. Материальное положение было катастрофическим. Он помнит, как стоял на холме перед домом и сквозь слезную пелену смотрел на коллег, уезжающих на учебу. Мать стояла рядом – молчаливая и мрачная.
К концу консерваторского курса случилась беда: парализовало левую руку. После частичной реабилитации стало ясно, что играть больше не придется, и что композицией надо заняться всерьез и профессионально. Была окончена вторая консерватория, где помимо композиции Дога прошел и симфоническое дирижирование. А потом – два года полного творческого молчания, потому что писать, как учили, он не хотел, а как хотелось – не умел. И лишь случайно Водэ пригласил чемто приглянувшегося ему Евгения написать музыку к фильму «Нужен привратник» по И. Крянгэ. Так началась новая творческая жизнь, которая дала толчок «Молдавским кодрам» и, наконец, песне «Мой белый город», ставшей одной из любимейших для всей тогдашней страны.

О ТВОРЧЕСТВЕ
В первый день весны 1937 года, в молдавском селе Мокра, родился мальчик – Евгений Дога. Позже он признается, что ему нравится имя, которым его окрестили; нравится и фамилия ДОГА, в корне которой классическая латынь (о!ода по латыни – особь дуба или украшение на одежде знати); и даже нравится то время, в которое он появился
Композитор за многое благодарен судьбе. И за возможность получить хорошее музыкальное образование. И за то, что успел поработать оркестрантом в оркестре радио, музыкальным редактором в издательстве, преподавателем, членом репертуарной коллегии Министерства Культуры Молдовы. Это дало жизненный опыт, но предпочтение было отдано свободному творчеству, которому Евгений Дога служит и сегодня. Национальная манера и стиль созданной им музыки были самыми различными: молдавская, цыганская, польская, русская, югославская, латиноамериканская, афганская, украинская, китайская… По словам композитора это достигается не только глубоким изучением материала, но и выстраиванием определенного кода, которому необходимо следовать. А код этот складывается благодаря огромному накоплению информации, взятой в основном из первоисточников. Это и изучение истории и культуры народа, и многочасовые бдения в музыкальных архивах, и пристальное всматривание в себя, и настройка струн души в резонанс новым гармониям, и попытка посвоему ответить им своим внутренним звучанием, взрастить его в себе, накапливая и усиливая, и, наконец, выстраданное ма-териализовать. И каждый раз он должен доказывать, что и это он может.
Бесспорно, что фольклорные мотивы прочно поселились в музыке Доги. Гдето слышится мотив хоры, а гдето – быстрый Жок… «Нужно любить свое. Если не любишь свое, как ты другое полюбишь? Любую боль надо пропускать через себя». Дога не ограничивает себя возможностями своей национальной музыкальной стихии… Им созданы симфония, пять струнных квартетов, два балета, целый ряд хоровых и вокально-симфонических произведений, несколько музыкальных комедий, музыка к нескольким драматическим и телевизионным спектаклям, свыше десяти сборников песен, произведения для детей и музыка более чем к 200 кинофильмам.
Дога часто подчеркивает, что музыка в кино – прекрасная лаборатория, мобилизующая все его силы. «Я с удовольствием работаю для кино, и меня радует, когда музыка «сходит» с экрана в жизнь».
Конечно, все когдато происходило впервые. Так, впервые в 1971 году Евгений Дога соприкоснулся с молдавским цыганским фольклором в фильме Эмиля Лотяну «Лэутары». С тем же режиссером настоящую цыганскую «академию» пришлось пройти во время работы над фильмом «Табор уходит в небо». Особенности же польской музыки композитор постигал, работая с польскими режиссерами Порембой и Масляновичем. Таким же образом пришлось изучать особенности югославской, латино-американской, афганской, русской, украинской музыкальной культуры. А в фильме «По муромской дорожке» режиссера Петрухина половина музыки звучит в китайской манере. Вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» доставляет минуты счастья все новым и новым слушателям. В ежегодном отчете американской Академии Наук за 1995 год он назван одним из музыкальных шедевров XX столетия.
Дога существует независимо и защищенно, благодаря своему верно найденному стилю, не узнать который уже нельзя. Он может отдать дань современным ритмам, он легко напишет изящную дискотечную безделушку. Но тут же – какой-нибудь романс, медленную песню. Очень светлую. Вот это – уже его точно. Дога – лирик в душе. Этот человек живет музыкой. Его удачи – это прорывы из тьмы, из тысячи мелодий. Он работает, как одержимый, постоянно, всегда. Чтобы получилось что-то одно, что звучит годами, совершены сотни попыток. Мы видим, конечно, только нарядную сторону жизни артистов и композиторов. Напрасные усилия, неудачи, провалы остаются, как это и должно быть, где-то там, за кадром, в душе композитора. Может быть, они-то и
Кто знает..
2007 год в Молдове провозглашен годом композитора Евгения Доги. Такой подарок решило преподнести правительство юбиляру, который в марте отметит свое 70-летие. Вообще не только для Молдовы, но и для мировой практики, это достаточно редкий случай, когда заслуженные почести воздаются гениям при жизни. Для сравнения – прошлый год в нашей стране был годом Штефана чел Маре.

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Они встретились жарким летом 1962 в Кишиневе, были знакомы три дня и поженились. Она, Наталья Павловна Дога, урожденная Александровна, москвичка, случайно оказалась в Кишиневе в гостях у тети. Расписались 12 августа в Москве, а свадьбы у них было четыре: в Кишиневе, в селе Мокра у мамы Доги, в Москве и в Егорьевске под Москвой у Наташиной бабушки. В 1966 году родилась дочь Виорика. Наталья и есть ангел-хранитель Евгения Доги. Терпелива, заботлива, давно привыкла к взрывному темпераменту, умеет сгладить углы. По-румынски говорит так, что порой удивляет румын, с годами становится очень похожей на румынскую аристократку. Вся в заботах – то ноты мужа копирует и переплетает, укомплектовывая библиотечные фонды, то печатает что-то для него.

Siesta, nr. 3(38), 2007, P. 18-25.