Конец конки
Пожилые кишиневцы еще помнят эту пору. Две, иногда три лошади возили по рельсам маленькие вагончики. Конка бегала от вокзала по Александровской до земской больницы; от вокзала по Николаевской, потом вверх по Пушкинской до Садовой. Вагончики по вечерам освещались керосиновыми лампами. Депо — конюшня, казарма для конюхов и кузница, в которой подковывали лошадей и ремонтировали вагончики,— помещалось на Павловской.
Конка честно служила Кишиневу десятилетия Но вот 9 января 1914 года жители города в газете «Друг» среди манящих объявлений («Бенефис элегантной наездницы и танцовщицы м-ль Люции!»), интригующих информаций («Приват – доцент Рыбаков произнес речь на тему: «Наследственность как причина индивидуального пьянства») обратили внимание на маленькую, набранную петитом заметку:
«Сегодня в восемь часов вечера состоится заседание трамвайной комиссии. В числе малоинтересных для обывателей вопросов, подлежащих ее рассмотрению, находится ходатайство бельгийского общества о разрешении ему открыть на этих днях частичное движение трамвая по Александровской улице».
Заметку, несмотря на мелкий шрифт, прочитали. По городу пошли разговоры: неужели конец конке? Многим не верилось, что вагоны смогут «сами» побежать по рельсам — без привычной пары лошадей.
Но вагоны побежали. По тем же маршрутам, где еще недавно плелась конка, зазвенел трамвай. Обыватель иногда шарахался в сторону, видя, как на стрелке дуга самоходного красного вагончика вдруг на миг загоралась синим пламенем, разбрызгивая по крыше искры. Постепенно, однако, жители привыкли к трамваю. Узнали его «секреты», оценили удобства. Привыкли и к тому, что среди почтенных кишиневцев теперь все чаще стала звучать не совсем обычная фамилия господина де-Старка, директора кишиневского трамвая. Человек этот, судя по некоторым сообщениям газет, проявлял немалый интерес к собственной популярности и делал это порой несколько необычным для его должности способом. «Кондукторы трамвая плачут. Видная особа отбивает у них хлеб. Продает с благотворительной целью на электричке билеты. Вагоны водит, вместо кучеров, г. де-Старк».
Трамвай часто стали использовать «с благотворительной целью» — собирали с пассажиров лишние копейки, которые потом тратили по усмотрению устроителей поборов. «Сегодня, — читаем в одной из газет за январь 1914 года, — вагоны водят гербовецкие сестрицы (монашки Гербовецкого женского монастыря — В. К.). Берут за конец с благотворительной целью по 10 копеек».
Полистаем дальше подшивки старых кишиневских газет. Трамвайная тема не сходит с их страниц, сообщаются смешные и грустные подробности.
«Со времени курсирования по Александровской улице трамвая по телефону положительно нельзя переговариваться. Для того, чтобы сказать или выслушать несколько слов, необходимо держать трубку у уха и ждать момента остановки вагона, так как во время движения вагона трамвая индуктивное отражение электрического тока до того сильно, что заглушает все слова. Очевидно, абоненты предвидели это обстоятельство и не возобновили абонемента на телефон».
«На углу Киевской и Острожной улиц, то есть в том самом месте, где вагоны Александровской линии начинают рейс для следования к вокзалу, бельгийцы (хозяева кишиневского трамвая — бельгийское акционерное общество — В. К.) распорядились делать остановки как раз подле лужи грязи… Бельгийцы имеют полную возможность делать остановку немного дальше проклятого места, но почему-то этого не делают, и пассажиры поневоле вынуждены прямо из вагона вылезать в лужу».
Бельгийские акционеры оказались способными не только на то, чтобы высаживать пассажиров в лужу. Новое предприятие города жило по суровым законам капиталистических отношений. «За два дня движения по Александровской линии бельгийцы заработали 1200 рублей, — читаем в газете. — Из них на долю города упадает два процента».
Трамвай, как видим, с самого начала стал весьма рентабельным. В карманы акционеров потекли солидные прибыли. Складывались они не только из денег, которые платили за проезд пассажиры. Барыши росли за счет жестокой эксплуатации работников трамвая — рабочих, составивших значительную часть кишиневского пролетариата. Директор де-Старк начал знакомство с подчиненным ему коллективом изданием специальных правил, среди которых были, в частности, такие: «Ночным рабочим запрещается уходить из депо даже в часы, назначенные для отдыха. Они принимают пищу и отдыхают в помещении депо. Рабочие ночной смены воскресными и праздничными днями не пользуются… Рабочие, опоздавшие больше чем на десять минут, могут быть допущены на работу, но с применением штрафов».
Работники трамвая получали крайне низкую заработную плату. «Оплата труда при двенадцатичасовом рабочем дне настолько низка, — писала «Бессарабская жизнь» 8 апреля 1917 года, — что остается удивляться, как трамвайные служащие ухитряются существовать. Система штрафов — произвольных, несправедливых — свирепствует вовсю, уменьшая и без того убогий заработок трамвайного труженика. Так, кондуктору Бобейко в получке следовало 15 рублей, штрафы и недочеты составили 17 рублей».
…Шла первая мировая война. Бессарабия находилась на военном положении. Местный военно-полицейский аппарат в это время особо зорко следил за политической жизнью края, правительство не останавливалось перед суровыми наказаниями за малейшую «провинность».
Рабочий класс в Молдавии в те годы был малочисленным, еще не сформировались большевистские организации. Но сама жизнь звала трудящихся на борьбу. Все чаще на отдельных предприятиях возникали стихийные забастовки — рабочие защищали свои экономические интересы. Улицы Кишинева помнят, как осенью 1914 года бастовали печатники городских типографий — они не выходили на работу до тех пор, пока предприниматели не согласились повысить рабочим заработную плату; помнят стачку обувщиков весной 1916 года, когда полиция, чтобы прекратить выступления, вынуждена была арестовать руководителей «бунта». …В глубоком подполье, на примитивных станках, порой на грубой, ломавшейся на сгибах бумаге печатались в начале века прокламации кишиневских социал-демократических организаций РСДРП. В этих документах, неподдельно страстных и гневных, можно услышать голоса этих обездоленных самодержавием, но сильных духом, готовых на борьбу людей. «Если не согласятся хозяева уступить, то сговоримся и бросим все, как один человек, работу. Нам нечего терять, товарищи, мы и так голодаем». «Подлое издыхающее самодержавие, старающееся изо всех сил протянуть свое позорное, всех угнетающее существование, всю Россию хочет превратить в одно сыскное отделение, которое жило бы и дышало только интересами этого гнусного чудовища — самодержавия». Листовки призывали объединиться всех тех, «кому боль каждой урезанной мысли — родная, мучительная боль». Объединиться для борьбы и победы.
Рабочие кишиневского трамвая быстро нашли свое место в классовых битвах тех лет. Они были по ту сторону баррикад, где трудящиеся края боролись против бесправия и нужды. В «Известиях Кишиневского Совета рабочих и солдатских депутатов» 2 июня 1917 года можно было прочитать такую, например, заметку: «У населения, уже привыкшего к капризам трамвая, может сложиться понятие, что остановка его в данном случае есть результат очередного каприза машин. На этот раз приостановка вызвана забастовкой». Через несколько дней та же газета сообщила: «Ввиду удовлетворения большей части требований служащих трамвая вчера признано возможным приступить к работе».
Я помню день, когда в Кишиневе не стало трамвая. Лежали, вровень с булыжником на мостовых, уже никому не нужные рельсы (по ним когда-то бегала и конка!), еще держали над ними медный провод железные столбы с ажурными коромыслами. А красные вагончики, еще вчера забиравшиеся в самые дальние закоулки Вистерничен или Скулянки, исчезли, — как когда-то конка, уступившая место более удачливому конкуренту. По магистралям города, мягко шелестя шинами по только что проложенному асфальту, покатились другие виды транспорта.
Некоторые говорили тогда: зря убрали трамвай, он бы еще послужил Кишиневу. Послужил бы? Вряд ли. Его с лихвой заменил троллейбус.
Однако город за полвека привык к трудолюбивым и неприхотливым красным вагончикам, с веселым цоканьем на перекрестках развозившим кишиневцев по утрам на работу. Простим поэтому старожилам некоторую грусть в те дни, когда они прощались со своим верным другом — трамваем.
КАЗАКОВ, Виктор. Помнят улицы… К. : Лумина. 1976, с. 48-54.
Chișinău, orașul meu 