Printre numeroşii muzicieni celebri din sec. XIX, care au concertat în capitala Basarabiei, se remarcă numele lui Heinrich Veneavski. Prieten şi partener de ansamblu al lui A. Rubinstein, activând în calitate de solist la curtea împărătească de la Petersburg şi, concomitent, profesor la Conservatorul de acolo, el, în repetate rânduri, susţine la Chişinău concerte în anii 1868, 1871 şi 1879, dar şi locuieşte aici forţat, urmărit de poliţia secretă a ţarului, fiind considerat un patriot polonez indezirabil. Nu este exclus că a vizitat aceste locuri şi mai înainte, încă prin anul 1851, când ieşea în scenă împreună cu fratele său mai mic, luzef, un pianist talentat, care s-a stabilit mai târziu la Moscova.

Cu interpretarea sa, Heinrich trezea întotdeauna admiraţia publicului chişinăuian, confirmând involuntar legenda răspândită pe larg care glăsuia că el ar fi moştenit măiestria nemaipomenită de la însuşi Paganini. Inspiraţia reuşea să învingă surzenia tot mai evidentă, care se agrava o dată cu înaintarea în vârstă – boală pe care, ca şi Beethoven, o ascundea, fiindcă pentru un muzician nu poate exista nimic mai rău. În comparaţie cu maeştrii din alte ţări, el se evidenţia prin capacitatea sa de a „însufleţi” sunetul, de a-l înnobila cu o intonaţie profundă şi bine construită, înalt apreciată, de altfel, de melomanii locali. Şi ce impresie puternică trebuie să producă un artist ca, după 15 ani, să nu fie doar evocat, ci şi dat drept exemplu marelui Pablo Sarasate! Atunci când, în 1884, acest “rege al artei ritmului” interpreta, la Chişinău, cu mare strălucire, la ura din cele mai bune viori ale lui A. Stradivari, “dansurile spaniole” ale sale. Alături de concertul lui F. Mendelson, este remarcată de recenzenţi şi fantezia „Amintiri despre Moscova” a lui H. Veneavski, pusă în scenă cândva aici chiar de autor. Este scoasă în evidenţă măiestria redării elementului naţional al muzicii/nuanţarea iscusită a originii ei slave, italiene sau de altă origine. Personalitatea violoniştilor se reliefa îndeosebi în interpretarea creaţiei lui Mendelson, care a devenit, datorită influenţei hotărâtoare a lui A. Rubinstein, una din cele mai îndrăgite

de Veneavski, ajuns la vârsta maturităţii. La Chişinău el o interpreta, ca de obicei, cu multă inspiraţie şi fantezie, punând accentul pe inflexiunile sfâşietoare ale cantilenei, în timp ce maniera lui Sarasate nu îl satisfăcea întru totul pe criticul chişinăuian, “în ciuda a strălucirii şi tehnicii şlefuite”.

Strămoşii noştri au avut ocazia să compare, de asemenea, şi stilul compoziţional al celor doi maeştri remarcabili, pentru că fiecare din ei şi-a prezentat propria variantă a Fanteziei pe motivele operei lui Ch. Gouneau “Faust”.

Cu părere de rău, nu s-au păstrat mărturii cu privire la întâlnirile lui Veneavski cu intelectualii basarabeni, care intrau uşor în contact cu celebrităţile străine aflate în trecere prin ţinut, familiarizându-i neapărat cu tot ce prezenta interes (să ne amintim doar de întâlnirea cu F. Liszt la vila lui V. Alecsandri). Se cunoaşte doar că acesta s-a întâlnit cu legendarul lăutar Iancu Perja, apreciindu-i înalt mai ales tehnica originală şi uşurinţa improvizării la vioară. A fost impresionat, în special, de uşurinţa cu care foarte talentatul viorist chişinăuian interpreta în patru octave nota „la” într-o poziţie deosebit de complexă pentru instrumentişti.

Viaţa dezordonată, femeile, alcoolul, jocurile de noroc i-au ruinat de timpuriu sănătatea lui H. Veneavski. În 1879, în pofida înrăutăţirii sănătăţii, el prezintă ultimele spectacole, în sudul Rusiei, vizitând şi Chişinăul. Ca şi mai înainte, îşi pregăteşte fiecare ieşire în scenă deosebit de riguros. Acestea, în cele din urmă, l-au consumat definitiv pe artist, care s-a îmbolnăvit grav de inimă, tratându-se câteva luni într-o clinică odesită.

Veneavski a murit nu mult timp după aceasta, la Moscova, în vârstă de 45 de ani, nereuşind să-şi valorifice nici pe departe capacităţile creatoare.

Fiindu-i respectată dorinţa, el a fost înhumat la Varşovia. În ultimul drum a fost însoţit solemn de tot oraşul, în acordurile luminoase ale muzicii sale şi ale “Recviemului” unui alt polonez celebru, S. Moniuşko.

---

Serghei POJAR, muzicolog
Capitala 2006, 8 noiembrie

Среди многих музыкальных знаменитостей XIX века, почтивших своими концертами столицу Бессарабии, выделяется имя Генрика Венявского. Друг и постоянный ансамблевый партнер Антона Рубинштейна, работавший в Петербурге придворным солистом и одновременно профессором консерватории, он неоднократно выступал у нас в городе, в 1868,1871 и 1879 годах. Менее известно, что какой-то период маэстро вынужденно здесь проживал, репрессированный царской охранкой как неугодный польский патриот. Не исключено, что он наведывался сюда и раньше – в 1851 году, когда выходил на сцену в ансамбле с младшим братом Юзефом, талантливым пианистом, обосновавшимся позже в Москве.

Своей игрой Генрик всегда вызывал энтузиазм кишиневской публики, невольно подтверждая распространенную легенду о будто бы полученном в наследство от Паганини магическом искусстве. Под напором вдохновения сдавалась подступающая с всзрастом глухота – болезнь, которую он, подобно Бетховену, скрывал, потому что страшнее для музыканта трудно что-либо придумать. От виртуозов других стран его выгодно отличало умение “оживить” звук, облагородить его глубоко осмысленной фразировкой, что, между прочим, понимали и ценили местные меломаны. Какое яркое впечатление должен был произвести артист, чтобы спустя 15 лет его не только помнили, но и в чем-то ставили в пример самому Пабло Сарасате! Когда в 1884 году этот “король искусства каденцирования” блестяще играл з Кишиневе на одной из лучших скрипок работы А. Страдивари свои “испанские танцы”, Концерт Ф. Мендельсона и фантазию “Воспоминания о Москве” Г Венявского, показанную когда-то здесь самим aвтором, один из рецензентов не упускает случая отметить и достоинства последнего. К ним он относит мастерство в передаче национального элемента музыки, умелое подчеркивание ее славянского, итальянского либо какого другого начала. Индивидуальность скрипаkей особенно наглядно проступала в интерпретации мендельсоновской музыки, ставшей, благодаря могучему влиянию А. Рубинштейна, любимой у зрелого
Белявского. В нашем городе он играл ее, повидимому, как всегда, виртуозно-полетно поэтично, с опорой на задушевную напевность кантилены, тогда как манера Сарасате не во всем удовлетворяла кишиневского критика, “несмотря на блеск и отточенность техники”.

Нaши предки имели возможность сопоставить также композиторский стиль двух выдающихся мастеров, ибо каждый из них показывал свою собственную “Фантазию на темы оперы Ш. Гуно “Фауст”.

К сожалению, не сохранилось сведений о контактах Венявского с бессарабской интеллигенцией, которая всегда охотно общалась с заезжими знаменитостями, обязательно показывая им свои достопримечательности (вспомним рандеву с Ф. Листом на вилле у В. Александри). Известно лишь, что он встречьлся с легендарным лэутаром Янку Пержа, выcоко оценив, в частности, его своеобразную аккордовую технику и легкость дойнообразной импровизации на скрипке. Особенно поразило его, как кишиневский самородок брал одновременно в четырех октавах ноту “ля” в сложнейшей для струнников позиции.

Беспорядочная жизнь, женщины, вино, игра в карты и рулетку рано подорвали здоровье Венявского, словно сознательно прожигавшего свою жизнь. В 1879 году, несмотря на все ухудшающееся самочувствие, он совершает гастроли по югу России, заглядывает и в Кишинев. Он по-прежнему с чрезвычайной ответственностью относится к каждому выступлению. Эти гастроли окончательно подкосили здоровье артиста. В связи с тяжелой болезнью сердца он вынужден был провести несколько месяцев в одесской клинике. Венявский умер в Москве в возрасте 45 лет, далеко не исчерпав своих творческих возможностей.
Согласно его воле он похоронен в Варшаве. В последний путь маэстро провожали торжественно, всем городом, под его собственную светлую музыку и “Реквием” другого знаменитого поляка, Станислава Монюшко.

---

Сергей ПОЖАР, музыковед